Продюсер, давший путевку в жизнь Розенбауму, Расторгуеву и Кипелову, закончил жизнь за решеткой

Во времена Советского Союза профессии «продюсер» на нашей эстраде официально не существовало. Людей, которые занимались созданием и продвижением музыкальных проектов, тогда скромно называли администраторами. Об этих людях и особенностях их работы мы попросили рассказать одного из ветеранов продюсерского цеха - создателя вокально-инструментальных ансамблей «Лейся, песня» и «Надежда» Михаила Плоткина.

   - Сейчас любой человек с улицы, который поцелует в жопу какого-нибудь артиста, сразу же называет себя продюсером, - посетовал Михаил Владимирович. – А в середине 60-х, когда я пришел в Москонцерт, в этой сфере работали настоящие профессионалы. Одним из таких людей был Леонид Абрамович Пруткин, под которым находились все москонцертовские вокально-инструментальные ансамбли. У него была любимая поговорка: «Свой - свой, а обыскать надо». Через Леонида Абрамовича велись переговоры с провинциальными филармониями и решались вопросы, какой коллектив куда отправить выступать. Из администраторов в Москонцерте выделялся Павел Леонидович Леонидов. Он возил на гастроли лучших артистов – Иосифа Кобзона, Ларису Мондрус, Вадима Мулермана, Владимира Высоцкого. А также был плодовитым и довольно успешным поэтом-песенником. Его дочка вышла замуж за композитора Анатолия Днепрова. Вместе с ним Павел Леонидович написал знаменитую песню «До чего же, Россия, ты русская! До чего же тебя я люблю!». И в конце 70-х эмигрировал в Америку. Сам я администратором стал не сразу. Первое время меня посылали на гастроли с певцом Эмилем Горовцом в качестве рабочего по перемещению музыкальных инструментов. А административной работой у него занимался Михаил Сергеевич Дорн. Он был для меня эталоном профессионализма. В нем чувствовалась интеллигентность. Не было никакого жлобства, как у некоторых его коллег, которые могли по дороге на концертную площадку купить булочки по 5 копеек и продать их участникам коллектива вдвое дороже. Когда Михаил Сергеевич перешел из Москонцерта в Донецкую филармонию, ее называли не иначе, как «Дорн-концерт». Директор филармонии лишь номинально выполнял свои обязанности. А фактически всем руководил Михаил Сергеевич. К нему на работу переехали из Москвы такие популярные артисты, как Тамара Миансарова и Валерий Ободзинский. И его стараниями Донецкая филармония поднялась на невиданную высоту. А заканчивал свою карьеру Дорн – ни много, ни мало! – директором театра имени Моссовета. Человека с улицы на такую должность не взяли бы. Это был уже серьезный уровень.

   В Росконцерте большим влиянием пользовался Феликс Семенович Кац из фестивального отдела. Он организовывал сборные концерты на крупных площадках. И почему-то усиленно продвигал в них эстонских исполнителей. Яак Йоала, Тынис Мяги, группа «Апельсин» с его помощью стали популярными по всему Советскому Союзу. У меня сложились с Феликсом Семеновичем очень хорошие отношения. И мои коллективы тоже часто выступали у него по стадионам и дворцам спорта. Подружился я и со многими региональными филармоническими администраторами. Артисты тогда ездили на гастроли не в город, а к конкретному человеку из филармонии. Города для них были все одинаковые. Они видели только концертную площадку, ресторан и гостиницу. После концерта ужинали, спали и ехали дальше по маршруту. А будет ли гостиница приличная, хорошо ли их накормят и обеспечат ли все необходимое для выступления – как раз зависело от местных администраторов. Незабываемые воспоминания оставил у меня главный администратор Одесской филармонии Дмитрий Михайлович Козак. Как всякий одессит он любил перемыть косточки артистам. Как-то пришел в гостиничный номер к Горовцу и кого только не обосрал – и Магомаева, и Хиля, и кого-то еще. «Теперь я понимаю, что вы расскажете Кобзону, когда я уеду», - пошутил тогда Эмиль Яковлевич. Козака очень смешно пародировал Рома Карцев. У него был номер, в котором он изображал, как Дмитрий Михайлович встречал приехавших на гастроли в Одессу участников симфонического коллектива. «Здравствуйте! Мы прибыли», - обращались они к Козаку. А он им отвечал: «Какие прибыли? Сплошные убыли! Давайте я вам поставлю печать, и вы поедете домой! Это обойдется мне дешевле, чем вызывать кассиров и гардеробщиков». Конечно, таких звезд, как Горовец, Козак принимал совсем иначе. Мы всегда жили в шикарной гостинице «Красная». И получали от Дмитрия Михайловича все, что хотели. А в Тамбовской филармонии судьба меня свела с легендарным Эдуардом Михайловичем Смольным. У него был созданный им ансамбль «Молодость». Но он не ограничивался административной работой. Сам режиссировал концертные программы. И даже выходил на сцену в качестве конферансье. Я многому научился у Смольного. И когда у меня появились свои коллективы «Лейся, песня» и «Надежда», я начал делать с ними своеобразные вокально-инструментальные спектакли, чтобы участники не просто стояли и пели, а на сцене было интересное действие. При всем моем глубоком уважении к руководителю «Веселых ребят» Павлу Яковлевичу Слободкину я не помню, чтобы он в то время делал что-то подобное. И у Юры Маликова в «Самоцветах» такого не было.

   Помимо администраторов, официально работавших от концертных организаций, были и полуофициальные. Помню, как-то я приехал в Сочи с Эмилем Горовцом. Одновременно с ним там выступал ансамбль «Добры молодцы», в котором играли молодые Юра Антонов и Сева Новгородцев. Их еще толком никто не знал. Но, к моему удивлению, на их концерты все билеты были проданы. Тогда я впервые услышал про Марка Наумовича Бендерского. Мне объяснили, что это он обеспечил аншлаги «Добрым молодцам». Такая же слава шла в эстрадных кругах о Василии Васильевиче Кондакове. У него тоже артисты получали хорошую работу на выгодных условиях. Бендерский и Кондаков формально числились где-то администраторами. А фактически работали сами по себе. Естественно, делали это с нарушением установленных тогда правил и порядков. Но провинциальные филармонии, которым они помогали поправить финансовые дела, на все закрывали глаза. Я с этим сталкивался на собственном опыте. После ухода из Москонцерта я тоже работал в провинции. С «Лейся, песня» – в Кемеровской филармонии. С «Надеждой» - во Владимирской и Калмыцкой. Филармониям было выгодно, что у них в штате состоял администратор с именем и со связями. Я приносил им прибыль. И по сравнению с Москонцертом у меня там были развязаны руки. В то время артистам разрешалось давать не больше 17 концертов в месяц. А в Калмыкии я мог работать на их фонды без всяких ограничений. В общем, делал практически все, что хотел. Правда, совсем криминальными делами я никогда не занимался. Не потому что был весь из себя такой порядочный. Просто мне не повезло с этим в жизни. Тем не менее, и меня периодически обвиняли в каких-то нарушениях. Пару раз из-за этого я даже чуть не загремел в тюрьму.

   В конце 60-х ко мне обратился замдиректора Калужской филармонии с просьбой помочь в организации концертов Николая Сличенко. Я хорошо знал и Николая Алексеевича, и его первую жену Сетару Казымову, и вторую – Тамиллу Агамирову. В 1958 году, когда мне было 14 лет, я выдержал конкурс среди всех цыган, и меня взяли в театр «Ромэн» на детскую роль в спектакле «Марианна Пинеда» по пьесе Федерико Гарсиа Лорки. Агамирова играла мою мать. А Сличенко - ее любовника. Как раз после этого спектакля он на ней женился. И я с удовольствием согласился снова поработать с Николаем Алексеевичем в Калуге. На «разогрев» к нему я привез Миколаса Орбакаса и других студентов циркового училища, которым, по просьбе их преподавателя Юрия Белова, ранее уже устраивал гастроли. Аккомпанировать им и петь позвали будущую жену Орбакаса - юную Аллу Пугачеву. Ездил с нами и ее будущий директор Алик Непомнящий, преподававший в цирковом училище пантомиму. А после возвращения в Москву Пугачева в мое отсутствие неожиданно пришла ко мне домой в Марьину рощу и передала моей мамочке, что их вызывали в прокуратуру по поводу калужских гастролей. «Пусть Михаил будет готов, что под него копают!» - предупредила Алла. Я до сих пор благодарен ей за этот благородный поступок. Всему виной был замдиректора филармонии. При расчете он дал мне пустые ведомости. По моей просьбе, все в них расписались. А замдиректора потом проставил туда свои суммы. Совсем не те, которые платились на самом деле. И в прокуратуре это раскрутили. Но, когда меня вызвали на допрос, я уже знал, в чем меня будут обвинять. А, как говорится, предупрежден – значит вооружен. Это помогло мне доказать свою невиновность и избежать ареста.

   А в начале 80-х меня хотели посадить за то, что во время работы в Калмыцкой филармонии я дал взятку за получение аппаратуры для моего ансамбля «Надежда». Ситуация была абсурдная. На этой аппаратуре мы зарабатывали государству огромные деньги. Но без взятки чиновники не хотели нам ее давать. По похожему обвинению тогда посадили моего коллегу Вилена Ивановича Дарчиева. Он начинал на эстраде как артист разговорного жанра. А потом создал ВИА «Шестеро молодых». Из этого коллектива вышли Александр Розенбаум, Николай Расторгуев, Валерий Кипелов и другие известные певцы. А на клавишных у них играл Дима Закон, который в 90-х стал одним из ведущих организаторов гастролей российских артистов в Германии. Работал Дарчиев со своим ансамблем от разных филармоний – Саратовской, Кемеровской, Калмыцкой. По-моему, в Калмыцкую филармонию меня с «Надеждой» сосватал именно он. И когда я приходил на допрос в прокуратуру по поводу аппаратуры, меня пытались шантажировать показаниями, которые якобы дал против меня Вилен Иванович. «Вам не отвертеться! – сказали мне. - Дарчиев подтвердил, что вы давали взятку». «Находясь в ваших руках, можно что угодно наговорить и на себя, и на других», - ответил им я. Досталось не только Вилену Ивановичу, но и многим другим администраторам. Бендерскому дали срок за «левые» концерты Пугачевой, Лещенко и других звезд в Иркутске. Кондакову – за махинации с концертами Высоцкого в Ижевске. Сидел администратор Одесской филармонии Лев Меламедман, который потом переехал в Москву и работал в Росконцерте вместе с Феликсом Кацем. Сидел Дима Цванг, много лет сопровождавший на гастролях Пугачеву. Но меня Господь миловал. Как ни старались, отправить меня за решетку так и не смогли.

   - Свою карьеру на эстраде я начинал звукорежиссером в ансамбле «Шестеро молодых» Саратовской филармонии, - вспоминал певец Александр Кальянов. – Руководитель нашего ансамбля Вилен Иванович Дарчиев был один из самых крутых в то время администраторов. Умел делать концерты и зарабатывать деньги. «Шестеро молодых» считались не самым известным коллективом. Но работали не меньше трех концертов в день и по полгода не вылезали с гастролей. Помню, Василий Васильевич Кондаков, которого все называли Юрием Долгоруким за то, что он своим многочисленным женам покупал кооперативные квартиры и типа застраивал Москву, брал наш ансамбль в Казань на «разогрев» к Владимиру Высоцкому. Дело было зимой, и я на всякий случай захватил с собой военный тулуп. Из Казани мы поехали дальше на какие-то гастроли. По дороге автобус, на котором нас везли, сломался. Холод был такой, что мы чуть не замерзли. И тулуп мне очень помог. А домой с этим тулупом я вернулся уже глубоким летом. К сожалению, свою жизнь Дарчиев закончил в тюрьме. На него повесили звуковую аппаратуру БИГ, что он типа ее украл. Поставили ему в вину, что он получал ставку конферансье, а на концерты с ансамблем якобы не выезжал. Это была чушь собачья. Да, на сцену Вилен Иванович действительно выходил не часто. Но всегда сопровождал нас во всех поездках. Ну, подумаешь, получал за конферанс 3 рубля с концерта. Для него это были не деньги. Человеком он был веселым и нежадным. Любил в картишки поиграть - в «кинга» или в «секу». Однажды даже проиграл мне часы «Сейко». А пострадал Дарчиев из-за одного недоброжелателя, которого имел неосторожность послать. Этот человек был связан с органами. Он начал мстить Вилену Ивановичу и добился, чтобы его посадили.

   - Мой дядя играл на саксофоне в ансамбле «Молодость» при Тамбовской филармонии и устроил меня туда, - делилась певица Ника (Ирина Мальгина). - Этот ансамбль был детищем легендарного Эдика Смольного. Он возил на гастроли участников фильма «Неуловимые мстители» - Бориса Сичкина, Савелия Крамарова, цыгана и всю остальную компанию. Мы работали с ними «живьем» по 8 концертов в день. Они проходили как сеансы в кинотеатре – через каждые два часа. После первых трех концертов, которые считались детскими, в кассе собиралось по несколько мешков мелких монет. И всех артистов, не занятых на сцене, привлекали к их подсчету. А «неуловимые» еще успевали в перерывах прикладываться к спиртному и обычно к концу дня уже плохо ориентировались во времени и пространстве. Перед их выходом на экране показывали фрагменты из фильма. Потом из-за экрана появлялись они сами. Однажды «мстители» так напились, что забыли про свой выход. И когда экран поднялся, публика увидела их сидящими на мешках с монетами и разливающими водку по стаканам. Естественно, в то время подобное не одобрялось. И на Смольного завели уголовное дело за нарушение финансовой дисциплины. По этому же делу проходил и Сичкин. Его год продержали в тюрьме и отпустили. После этого он эмигрировал в Америку. А Смольный два года сидел под следствием. Он досконально изучил Уголовный кодекс и свою защиту строил самостоятельно, без адвокатов. В итоге его полностью оправдали. Единственное – ему запретили занимать административные должности. Когда его ансамбль, переименованный в «Оптимисты», выезжал на гастроли, Смольного оформляли то ли осветителем, то ли электриком. Но, естественно, всеми делами по-прежнему занимался он.

   - Во время работы в оркестре Лундстрема я познакомился с Ларисой Мондрус и ее мужем Эгилом Шварцем, и они меня свели с администратором по тем временам номер один, - рассказывал певец Валерий Ободзинский. - Это был Павел Леонидович Леонидов. Очень пробивной человек с огромным чутьем на артистов. Он открыл почти всех тогдашних звезд Москонцерта. Много читал и имел охренительную библиотеку. Правда, был страшный хам. Не любил, когда с ним спорят. И посылал на … всех. Даже Клавдию Ивановну Шульженко. Помню, мы с ней поехали на гастроли в Саратов. В поезде очень интеллигентно беседовали. Встречали нас пионеры с цветами, горнами и знаменами. А в это время Леонидов стоял рядом и громко кричал кому-то: «Пошел на …!». «Павел Леонидович, не нервничайте так! – сказала ему Шульженко. - Здесь же деточки». «Клавдия Ивановна, идите вы на …! – ответил он. – Не вмешивайтесь в мои дела!». Администраторам Шульженко уже была на хрен не нужна. Нужен был Ободзинский. Бывало, Леонидов звонил мне и говорил: «Ты сегодня болеешь». Я понимал, что ему не дали за меня сумму, на которую он договаривался. А если ему не давали денег, разговор у него был короткий: «Пошел на …!». И это железно срабатывало. Павел Леонидович отправил меня работать в Донецк. Там моим администратором стал вежливый и культурный Миша Дорн. Он боялся Леонидова из-за его хамства. Но торговаться тоже умел. Однажды в Новосибирске Миша напился с директором филармонии. Совал ему в руки мой рекламный портрет и спрашивал: «Ты будешь платить Ободзинскому? Если не будешь, он хрен к тебе приедет». А директор, уже в жопу пьяный, только мычал в ответ и, в конце концов, заснул с моим портретом в руках. Вот такой у нас был шоу-бизнес!

   Михаил ФИЛИМОНОВ («ЭГ» спецвыпуск от 18 июня, 2018)

   Газетная версия часть 1 https://www.eg.ru/showbusiness/557842/

   Газетная версия часть 2 https://www.eg.ru/showbusiness/557863/