Когда легендарному певцу поставили диагноз, спасти его было уже невозможно

2 мая пришла печальная весть: не дожив буквально три месяца до 80-летнего юбилея, скончался кумир 60-70-х Вадим Мулерман – исполнитель «Хмурится не надо, Лада», «Трус не играет в хоккей» и многих других всеми любимых песен. Смерть настигла легендарного певца в Нью-Йорке, куда он три года назад вместе с женой Светланой Литвиновой и дочками Мариной и Эмилией перебрался из своего родного Харькова.

   - До нового года Вадим чувствовал себя более-менее нормально, - рассказала Светлана Литвинова-Мулерман. – Прошлым летом он даже работал - выступал с концертами в детских реабилитационных центрах. Для него всегда самым главным было обеспечивать свою семью. И его страшно угнетало, что в последнее время этим в большей степени приходилось заниматься мне. «Вадик, ты уже все, что мог, для нас сделал, - успокаивала его я. – Отдохни уже немного!». Но он никак не мог с этим смириться. И до последнего искал какую-то возможность заработать. На новый год мы ездили в Чикаго к его другу детства – писателю-сатирику Семену Ладыженскому. Долго беседовали, вспоминали молодость и наш родной Харьков. А когда вернулись в Нью-Йорк, Вадим вдруг начал жаловаться: «Света, я больше не могу. Мне тяжело. У меня уходят силы». У него пропал аппетит. Он сильно похудел. С трудом передвигался. На улицу практически не выходил. Только сидел у окошка и покуривал. Ему звонила его ученица – певица Лариса Гордъера. Предлагала организовать его юбилейные концерты. Но Вадим не решался дать согласие. «Я уже не вытяну целый концерт, - говорил он. – Максимум – смогу спеть три песни».

   Вадима наблюдали два терапевта. Наши русские эмигранты, которые здесь, в Америке, доучились или переучились. Из-за отсутствия языкового барьера с ними было проще общаться. Но Вадим ходить ко врачам категорически не хотел. «Давай проверимся!» - уговаривала я его. «Я не буду этого делать, - отказывался он. – Это бесполезно. Их рекомендации мне не помогают». Ему выписывали таблетки, стабилизирующие работу сердца, давление, уровень холестерина. Лучше от этого ему не становилось. И он как-то разуверился в медицине. Я буквально силком водила его от одного врача к другому. «Проверьте, что с ним! – просила я их. - Он плохо себя чувствует». Но ни от кого толком не могла добиться, что происходит. «Видимо, проблема в слабых почках, - говорили мне. – Они плохо фильтруют кровь. И из-за этого возникает состояние подавленности и плохое самочувствие». Анализы ничего подозрительного не показывали. Рентген тоже. Да, в легких нашли какое-то пятнышко. Даже не пятнышко, а крошечную точечку. Но этому не придали значения и сделать более глубокое обследование не посчитали нужным. Это американские врачи всегда перестраховывались. Боялись, что в случае чего их могут засудить. А наши ничего не боялись. Знали, что никто на них в суд подавать не будет.

   В последний месяц Вадима начали мучить сильные боли в области лопатки и позвоночника. У него плохо работали левая рука и нога. Подозрение на инсульт врачи отвергли. Но мне все это уже не нравилось. Я вызвала «скорую помощь» и настояла, чтобы Вадима госпитализировали. Хотела положить его в один из госпиталей на Манхэттене - самых лучших в Нью-Йорке. Там ему ранее сделали три успешные операции. Но сам он общаться с американскими врачами не мог. Мне нужно было постоянно находиться рядом с ним в качестве переводчика. А дома оставалась наша младшая дочь Эмичка. Ей тоже требовалась моя поддержка. В силу юного возраста она очень сильно переживала. Беспрерывно звонила и спрашивала: «Что происходит?». Ежедневно ездить в Манхэттен и обратно мне было слишком далеко. И пришлось выбрать более близкий к дому Maimonides Medical Center – еврейский госпиталь в Бруклине. Узнав, какие у Вадима симптомы, доктор из приемного покоя сразу заподозрил неладное и отправил его на МРТ. Результаты обследования подтвердили подозрения доктора. «У вашего мужа рак легких, - сообщил мне он. - Уже пошли метастазы».

   Вадиму о его страшном диагнозе ничего не сказали. Положили его в палату и начали тщательно обследовать все органы. Даже ночью ему не давали покоя. Все время будили, перекладывали с койки на каталку и куда-то везли – то брать анализы, то проводить очередные тесты. «Зачем это делать среди ночи? – возмущался он. – Дайте мне спокойно поспать!». И ругал исполнявших свой долг врачей русским матерным языком, который, к счастью, никто не понимал. Помню, как-то к нему пришел огромный онколог-американец. Встал над ним и начал громогласно спрашивать его по-английски: «Мистер Мулерман! Вы меня слышите? Какое сегодня число? Как вас зовут? Где вы находитесь?». В Америке доктора обычно задают такие вопросы, чтобы определить, в сознании находится пациент или нет. А Вадим перед этим как раз задремал и спросонья не мог ничего понять. «Что этот мужик так орет? – обратился он ко мне. – Что ему от меня надо? Ему больше делать нечего, как узнавать у меня сегодняшнее число?». Казалось, он совершенно не чувствовал, что конец уже близок. Или, может, был настолько сильным, что скрывал это от всех.

   Всего Вадим провел в госпитале восемь дней. «Ну, что, нашли что-нибудь? – каждый день спрашивал он меня. – Что я тут без толку лежу?». «Пока ищут», - уклончиво отвечала я ему. Пыталась поддерживать у него градус хорошего настроения. Потом выходила из палаты и украдкой плакала в туалете. А на восьмой день Вадима не стало. Ради семьи он пожертвовал своими последними годами. Поехал в Америку, чтобы у наших девчонок было будущее. И меня не покидало чувство вины, что я недостаточно для него сделала, что я могла предпринять еще какие-то меры и раньше установить ему диагноз. Да, многие из-за безалаберного отношения к своему здоровью пропускали онкологию. Но Вадим находился под наблюдением врачей. Регулярно сдавал анализы. У меня в голове не укладывалось – как получилось, что у него не заметили эту опухоль. Меня успокоила онколог-болгарка из госпиталя. «Если бы даже вы узнали про рак сразу после нового года и начали его лечить, вы бы только напрасно измучили мужа химией и облучением, - объяснила она. – Спасти его вы бы все равно не смогли. А так он почти до последнего дня находился дома, в окружении близких людей. И ушел из жизни со спокойным сердцем».

   Конечно, мне сейчас очень тяжело. Вадим слишком много занимал в моей жизни. И образовавшуюся пустоту невозможно ничем заполнить. Я за всю жизнь столько не плакала, сколько за последнее время. Никогда не думала, что во мне находится столько слез. У Эмички тоже была истерика, когда ей сообщили о смерти отца. Старшей дочери Марине пришлось забирать ее из школы. Она была в таком состоянии, что сама добраться до дома не могла. Хочу поблагодарить всех, кто поддержал нашу семью в эти трудные дни. Особенно владельцев похоронного бюро Lisovetsky Memorial Home Аллу и Дмитрия Лисовецких. Они полностью взяли на себя организацию прощания с Вадимом и оформление необходимых документов. Предавать его земле в Америке мы не стали. Решили его кремировать, а прах захоронить у него на родине – в Харькове. Надеюсь, нам удастся договориться об этом с харьковскими властями. В дальнейших наших планах – провести вечер памяти Вадима, установить ему достойный памятник и издать книгу о нем. Если кто-то захочет помочь нашей семье в осуществлении этих проектов, на странице Марины в Facebook есть номер счета, на который можно сделать пожертвования.

   Михаил ФИЛИМОНОВ («ЭГ» № 20, 2018)

   Газетная версия (фото с похорон) https://www.eg.ru/showbusiness/528456/