Сын Кобзона прятался от убийц Отари Квантришвили на квартире у бывшего клавишника «Самоцветов»

Отметившего в этом году 65-летие Андрея МИАНСАРОВА чаще всего упоминали в СМИ как сына легендарной исполнительницы «Черного кота» и «Пусть всегда будет солнце» Тамары МИАНСАРОВОЙ («ЭГ» № 9, 2021). Но он состоялся и как самостоятельная творческая личность. Сотрудничал в качестве пианиста и аранжировщика со многими известными артистами и коллективами. И музыкальный обозреватель «Экспресс газеты» предложил ему по случаю юбилея поделиться воспоминаниями о своем бурном прошлом.

   - Не доучившись в консерватории, я попал в армию, и там судьба свела меня с обалденным гитаристом из Донецка Славой Абашидзе, - поведал Миансаров. - До призыва он работал в группе «Апрель», собранной бывшим гитаристом ВИА «Самоцветы» и одним из создателей ВИА «Лейся, песня» Валерой Селезневым. Благо наша служба проходила под Москвой, мы со Славой иногда вырывались в гости к Селезневу. И по дембелю в 1979 году Валера позвал меня клавишником в «Апрель». У них как раз частично поменялся состав. Изначально группа почти целиком состояла из донецких музыкантов. Там играли бывшие участники коллектива Валеры Ободзинского - бас-гитарист Олег Кичигин и барабанщик Александр Цыгальницкий. Вокалистом был первый исполнитель песни «Остановите музыку» Валера Павлов. А потом почти все донецкие, кроме Славы Абашидзе, ушли. И вместо них взяли меня, никому тогда неизвестного Игоря Талькова и еще нескольких новых ребят. Работал «Апрель» от Архангельской филармонии. У нас было много совместных гастролей с Володей Мигулей. В одном отделении мы аккомпанировали ему. А в другом выступали со своей программой. Основную часть музыки у нас писал Селезнев. Также мы играли «Earth, Wind & Fire» и другую «фирму». Делали пародийные номера на «Boney M.», где я танцевал под негра.

   На всех гастролях меня селили в одном номере с Тальковым. Мы с ним нормально уживались и даже подружились. Игорь признавался мне, что после армии мечтал познакомиться с Аллой Пугачевой, дневал и ночевал у нее в подъезде в Вешняках, чтобы ее встретить, но безрезультатно. Он тогда страшно комплексовал из-за своей внешности. У него была беда с кожей. И каждое гастрольное утро у нас начиналось с того, что я только просыпался, а Игорь уже стоял у зеркала и наносил на лицо достаточно серьезный слой тонального крема. Иногда мы с ним тусовались и в Москве. Нашими любимыми местами отдыха были пивняк «Пльзень» в парке Горького и кафе «Метелица» на Арбате. Как-то мы выпивали в «Метелице». И Игорь познакомился с симпатичной девушкой - своей будущей женой Танюхой. После этого мы поехали на дачу моей мамы в Пушкино. Там у них все и состоялось первый раз. Честно говоря, я тогда даже предположить не мог, что Тальков так далеко пойдет. В «Апреле» он играл на бас-гитаре. Да, был хороший музыкант. Но не могу сказать, что такой виртуоз, как Коля Ширяев из группы «Второе дыхание», работавший одно время с моей мамой. Своих песен Игорь в то время, по-моему, не исполнял. У него была в программе сольная песня, но чьего авторства – не помню. Однажды на гастролях под Душанбе как раз на этой песне Талькова чуть не убило током. Видимо, работники местного дворца культуры при подключении аппаратуры попутали фазу. Игорь коснулся губами микрофона. А рука у него находилась на бас-гитаре. И его капитально долбануло. Он буквально прилип к микрофону. Его всего трясло. Старший брат Талькова Володя, который работал у нас технарем, сразу же вырубил ток. Игоря оторвали от микрофона, и он свалился, как подкошенный. Вызвали «скорую». К счастью, для него все обошлось без последствий. А зрители, по-моему, ничего не поняли. Наверное, подумали, что так и было запланировано, что это был такой элемент шоу.

   Через год в «Апреле» произошел разлад. Помню, Селезнев пришел к нам в номер, и мы с Тальковым объявили ему, что разбегаемся. Игоря не устраивала работа в группе. Ему хотелось чего-то большего. И вскоре после ухода из «Апреля» он стал руководителем аккомпанирующего коллектива Людмилы Сенчиной. Как-то я встретил его около шашлычной в Лужниках. Вид у него был горделивый и даже надменный. Как я понял, он был доволен своей жизнью. А меня в декабре 1979 года Владимир Петрович Пресняков позвал в «Самоцветы». С ним дружил тромбонист «Апреля» Юра Очкасов. Как-то мы с Юрой заехали в гости к Петровичу. Он тогда жил по соседству с Таней Анциферовой в общаге Москонцерта в районе Сретенки. К нему как раз приволокли синтезатор Roland, который он купил за большущие деньги пополам с руководителем «Самоцветов» Юрием Маликовым. А я с этой техникой уже был знаком. Достаточно бойко продемонстрировал, как на нем можно играть. И через пару дней меня пригласили на «самоцветовскую» базу на улице 25 октября на смотрины к Маликову. А в январе 1980 года я уже поехал с ними на гастроли. В «Самоцветах» я застал хорошие времена. Туда как раз пришли ребята из рок-тусовки - Сережа Беликов из «Аракса», Андрюха Сапунов из «Воскресения», Сашка Слизунов из группы Стаса Намина. Был клевый музыкальный уровень, за который было не стыдно. Даже песни с идеологическим содержанием делали интересно. Сапунов пел «День без выстрела». Беликов – «Стоп, мистер Рейган!». Это был настоящий хард-рок!

   Но в «Самоцветах» не все было так просто. Маликов занимал должность секретаря парторганизации Москонцерта. И никаких вольностей у себя в коллективе не допускал. На сцену нельзя было надевать майки с надписями и почему-то часы. Нельзя было выходить с длинными волосами. Я был вынужден приминать волосы и делать себе приличную прическу. Правда, бакенбарды, которые я тогда носил, Юрий Федорович мне позволил оставить. Они вроде как вызывали ассоциации с нашим классиком Александром Сергеевичем Пушкиным. У меня и кликуха в «Самоцветах» была Пушкин. Заработать лишних бабок Маликов нам тоже не давал. По тогдашним правилам, артистам запрещалось работать больше 20 концертов в месяц. Руководители других коллективов эти правила разными способами обходили. А Юрий Федорович боялся за свою репутацию. Сам-то он еще получал пополам с Пресняковым авторские отчисления за песни Петровича. А остальным музыкантам платили только 13 или 14 рублей с концерта. И из этих копеек с нас еще собирали на разные нужды – на подарки начальству Москонцерта, чтобы пробить нам ставки и получить звуковую аппаратуру Dynacord, на костюмы, на бензин и даже на лампочки для цветомузыки. Вдобавок ко всему до 1983 года меня не брали в зарубежные поездки. С коллективом ездила жена Маликова Люся в качестве танцовщицы. Ей был нужен партнер. И на меня не хватало места. На клавиши за рубежом приходилось вставать Преснякову. Петрович возмущался по этому поводу. А я по две-три недели, пока они ездили, сидел без работы. Первая поездка, в которую меня взяли, была в Венгрию. Тут сработала моя коммерческая жилка. У жены моего отца (пианиста Эдуарда Миансарова, лауреата конкурса имени Чайковского – М.Ф.) были друзья в Будапеште. Я им привез цветной телевизор «Шилялис». В Венгрии это был дефицит. И на вырученные за него деньги я накупил кучу шмоток, которых не было в Советском Союзе. Собственный синтезатор Korg Poly-800, который стоил тогда, как автомобиль, 5 тысяч рублей, я смог купить только в 1984 году. И то мне помогла деньгами моя бабуля. А перед этим на гастролях в Ростове у нас из погрузочного кармана дворца спорта украли ящик, в котором находились москонцертовский Minimoog, флэнжеры для гитар, все наши ноты и личные тарелки Paiste барабанщика Володьки Полонского. Меня еще таскали в милицию. Заподозрили, что я причастен к этой краже. Спрашивали: «На какие деньги вы купили себе такие дорогие клавиши?». При этом ранее у меня самого во дворце культуры имени Кирова в Питере сперли Crumar Performer, который я брал на гастроли у приятеля. Он тоже стоил в районе пятерки. И я лет пять за него расплачивался.

   В «Самоцветах» у меня сложилась отдельная от всего коллектива компашка, в которую входили Сапунов и Слизунов. На гастролях мы собирались у кого-нибудь в номере и ночами резались в кости. А когда я сошелся с моей женой Ларисой, и первое время нам негде было жить, мы ночевали то у Сапуна, то у Слизуна. Продолжилась наша дружба и после ухода из «Самоцветов». С Сапуном, пока он вместе с Лешей Романовым не возродил «Воскресение», я даже играл в нескольких его проектах. Позднее в нашу компашку влился сын Иосифа Кобзона Андрюшка, который с 1992 года начал выступать с «Воскресением» в качестве барабанщика. Для меня и моей жены он стал как родной. У нас появилась своя квартира в Кунцево. И Андрюшка по дороге на их дачу в Баковке часто заезжал к нам в гости. Иногда привозил с собой сына режиссера Светланы Дружининой, сына телевизионного деятеля Эдуарда Сагалаева и других своих небедных друзей. Он тогда носил длинные волосы и серьгу в ухе. Одевался как хиппи. А однажды вдруг явился при параде - в костюме и с галстуком. «Ты что, из гроба встал?» - удивилась Лариса. «Папа узнал, что я собираюсь к вам, и заставил меня переодеться», - пожаловался Андрюшка. На пальце у него красовалось кольцо с брюликом карат на 5. «У папы взял, - объяснил он. – Все равно валялось без дела». Бывало, в тяжелые моменты Андрюшка жил у нас неделями. Например, в нашей квартире он прятался, когда в 1994 году убили близкого друга его папы Отарика Квантришвили, и были серьезные опасения за жизнь не только Иосифа Давыдовича, но и членов его семьи. И когда загулявшего Андрюшку бросила девушка – его будущая жена Катя Полянская, он тоже зависал у нас. Потом Андрюшка остепенился, избавился от длинных волос и занялся ресторанным бизнесом. Когда он открыл в гостинице «Националь» ресторан «Максим», куда ходила вся Госдума, я около года работал там пианистом. Получал в месяц «штуку» баксов да еще на халяву отъелся всякими деликатесами. А в андрюшкином пивняке «Жигули» я не только играл, но и какое-то время был арт-директором. На открытие я пригласил группу «Ленинград», и все закончилось танцами на столах и хоровым пением бухими гостями матерных песен. Сотрудничал я и папой Андрюшки. Я знал его с детства. В начале 60-х был период, когда Иосиф Давыдович ухаживал за моей мамой. Помню, как он приезжал к нам домой на Мосфильмовскую улицу и покупал мне в магазине конфеты. Но у мамы с ним что-то не срослось. А в 90-х я вместе с «Воскресением» дневал и ночевал в студии Кобзона на Сретенке. По просьбе его постоянного аккомпаниатора Алексея Евсюкова, делал Иосифу Давыдовичу аранжировки для всех юбилеев, свадеб и других семейных праздников. А потом даже записал с ним целый альбом одесских песен на музыку Оскара Фельцмана.

   Аранжировки я делал многим - и первый альбом группе «Лицей», и «Девочку в красном» Богдану Титомиру, и «Хочешь, но молчишь» и «Когда муж пошел за пивом» Лолитке Милявской, и некоторые песни Ире Аллегровой и Ларисе Долиной. Моей работой все неизменно оставались довольны. Только с Ладой Дэнс у меня не срослось. «Я вообще с аранжировщиками не разговариваю, - с пафосом заявила мне она. – Что вы мне сделали? Разве это R'n'B? Это какой-то джаз-рок!». Тяжело иметь дело с непрофессионалами, которые сами не знают, чего хотят. И у Гарика Сукачева в группе «Неприкасаемые», куда меня позвали в начале нулевых, когда у их клавишника Рушана Аюпова случился инсульт, я продержался только год. «Моя бабушка курит трубку» - это по музыке совсем не мое. А самое ужасное – в коллективе все бухали, как подорванные. Особенно сам Сукачев, которого называли Горынычем. Если он начинал пить, его уже было не остановить. За ним и следили, и в номере его запирали, и даже скручивали – все было бесполезно. Из-за этого концерты нередко оказывались под угрозой срыва. Помню, когда мы приехали на концерт памяти Виктора Цоя в питерский СКК, Гарик был уже в полном невменозе. «Я не пойду выступать», - бормотал он. Там уже стояли две «скорые». Держали наготове капельницы. Гарика кое-как вытащили на сцену. Лишь к третьей песне он немного протрезвел. Это было просто позорище! Да, Сукачев не всегда нажирался перед концертами. Но уж после концертов обязательно. Устраивались банкеты с участием всего коллектива. Заказывались проститутки. Их автобусом привозили в гостиницу. И участники «Неприкасаемых» выбирали: «Эта не подойдет! А эта подойдет!». Оставаться трезвым в такой обстановке было невозможно. Приходилось бухать со всеми. Бывало, я выезжал с ними на гастроли на два дня, а потом еще четыре дня приходил в себя. Если бы я от них не ушел, наверное, я бы просто спился. Правда, тогда была финансовая стабильность. Хотя Сукачев платил мне вдвое меньше, чем постоянным музыкантам, соточку в месяц я имел. А сейчас сижу на пенсии 10 тысяч рублей. Раньше хоть еще десятку доплачивала соцзащита как неработающему пенсионеру. А потом эту доплату у меня отобрали из-за того, что Российское авторское общество периодически перечисляло мне по 1500-1000 рублей за исполнение моей инструментальной музыки, написанной много лет назад. «Раз вы получали деньги от РАО, значит, вы работали, - сказали мне. – Доплата вам не полагается. Мы будем у вас вычитать все, что раньше заплатили». Такая же ситуация с пенсией была и у Сапунова. Когда в прошлом году он умер, жене даже не на что было его хоронить. Спасибо Андрюшке Кобзону, который оплатил его похороны!

   Михаил ФИЛИМОНОВ («ЭГ» № 47, 2021)